Хотя нам со школы известно, что именно театру французского классицизма суждено стать закатом такого жанра, как трагедия (после 17 века не будет создано ни одного великого театрального произведения в этом жанре), ответ на вопрос — почему это так, представляется одним из самых трудных для историков театра этого периода.
Трагедии Классицизма сейчас, кроме театра Комеди Франсез, нигде не идут. Нет примера постановки классицистской трагедии в 20 веке, которая бы заняла настолько важное место, как античная трагедия, или трагедии Шекспира. Пьесы Софокла и Еврипида звучат до сих пор, и никогда не теряют своей остроты и болезненного созвучия современности. Пьесы Корнеля и Расина, которые, казалось бы, намного проще для восприятия, чем подчас перегруженные философскими понятиями своего времени пьесы Шекспира, наоборот, воспринимаются современным зрителем с трудом. Почему это так?
Наш мир не несет в себе трагического посыла. Прямые текстовые переживания трагедии почему-то не трогают зрителя. Человек начинает проникаться трагедией, когда он начинает проникаться фактичностью. А великие трагедии Расина и Корнеля — это в первую очередь гениальная литература, высоко поэтичные тексты, предназначенные для декламации. Кроме того, высокие нравственные и гражданские требования для зрителя того времени, проблемы долга и чести и свободного выбора человека, продиктованного сердцем, оставляют нас холодными. Но, как любое великое произведение искусства, у этих пьес есть двойное дно, они служат неким барометром времени, испытанием поколений, проверкой того духовного уровня, которого требует восприятие Высокой Трагедии Классицизма.