На днях вышла вторым, сильно дополненным изданием составленная А. Герасимовой (Умкой) книга малой прозы Хармса «Меня называют капуцином». Умка — рок-музыкант и филолог. Культклуб НИУ ВШЭ «К4″ решил провести с ней открытую встречу-обсуждение по поводу обэриутов и принципов контркультуры.
Все книги выглядят одинаково. Между тем, Хармс рисовал свою прозу, Берроуз складывал тексты из газетных вырезок, Керуак написал роман на гигантском свитке… Такой род литературы работает на эксперименте; делает себя из образа жизни, темперамента, перформанса, игры, иронии, смешного. Назовём подобную особенность письма артистизмом. Проблемность этой категории хорошо видна на примере содружества ОБЭРИУ, в котором нервозная доминирующая культура чуяла «тлетворный запах». Письменный остаток неподцензурного гейзера их объединения лег мертвым грузом в ящики стола и на книжные полки — чтобы через пол-века увидеть свет из-под ироничной маски шрифта times new roman 12 кеглем, стройных абзацев, тщательно отобранных иллюстраций (и получить понемногу в этом изводе мировую известность). Мутация закономерная, но противоречивая.
Искусство в условиях свободного рынка отталкивается в первую очередь от актуальной ситуации, включается в здоровую полемику с арсеналом приемов и идей, разрабатывает свою нишу.
Так называемая контркультура опрокидывает в узком кругу навязанные анемичные догмы, ищет приемы выразительности в собственных интуициях. Типография стушевывает перформативную и артистическую составляющую такого рода письма, который вырастает из уникальной суммы условий и смежных практик (в случае ОБЭРИУ — на стыке театра, манифеста, идей логико-мистического содружества чинарей, эпатажа, импровизаций и декламаций на гулянках); но текст впитывает эту составляющую на уровне фигур речи, литературных приемов. Это позволяет говорить об артистизме (андерграунде, новаторстве, эпатаже, антиконформизме) как принципе существования литературы, прийти к его теоретических основаниям. Тут важна моторика сочинительства (будь то импровизация на кухне, автоматическое письмо сюрреалистов или скандирование Дада), прагматика работы (в тетради, дневнике или на листах; беглая запись или размеренный труд; дома, между делом, в дороге), пластика и мифология письма (почерк, выдуманные символы, псевдонимы, прототипы персонажей, рисунки). Отдельная история с музыкой и стихами для песен….
Мало кто знает специфику очерченных субъект-объектных отношений (грубо скажем, отношение артиста и книги) лучше Ани Герасимовой (Умки), которая практически одновременно путешествовала автостопом и переводила романы Керуака, пела рок и писала научные статьи про ОБЭРИУ, тусовалась и переводила автобиографию Игги Попа.
Из старого интервью:
«Я так рада, я счастлива каждую секунду, что перестала заниматься филологией. Я ее любила, и она меня любила, у нас был роман с некоторым ироническим оттенком, потому что я все прекрасно знала про нее, а она все прекрасно знала про меня. Под филологией я в данном случае подразумеваю сообщество. Я всегда была там немножко Полишинелем. Играла в ученую даму, в автора статей и прочее. Вот в науке я клоун с большим удовольствием. И Михаил Леонович Гаспаров, который был у меня оппонентом, — а научным руководителем Мариэтта Омаровна Чудакова, — прекрасно все понял. А в рок-н-ролл я играть не люблю, в отличие от некоторых людей. В рок-н-ролл я не играю, это моя жизнь. В свое время с удовольствием снабжала людей обэриутами, которых было не достать. Выросло целое поколение, которое приходило ко мне беседовать об обэриутах и для которого я почти что мэтр. Но я с самого начала была в восторге от хипповой этики и эстетики, как только узнала о ее существовании лет в 13. Я сразу решила, что это мое, когда вырасту, буду хиппи. А с другой стороны, я знала, что стану писателем. Так все и вышло. Я то хиппи, то писатель, то хиппи-писатель. Песенки для этого очень удобный вариант: можно быть и хиппи, и писателем.»
Речь должна пойти о теории неподцензурного письма, о том, из какого именно сора растут песни и стихи.
Перед началом встречи будет продемонстрирована «машина сновидений», вошедшая в качестве сквозного мотива в несколько романов Берроуза.